Горе без ума
На сцене Форума Гримальди Балет Монте-Карло представил мировые премьеры одноактных балетов в постановке гранд-дамы современного танца Мари Шуинар и молодой словачки Наталии Хоречны. Из Монако -- Татьяна Кузнецова. Руководитель и хореограф Балета Монте-Карло Жан-Кристоф Майо два раза в год отдает свою труппу сторонним авторам, молодым и опытным, именитым и малоизвестным -- любым, кто вызвал его интерес. За полтора месяца приглашенный творец обязан сочинить оригинальный балет на избранную им самим музыку и тему, рискуя пожать лавры или провалиться -- рулеточный азарт Монте-Карло сказывается и здесь. Впрочем, на репертуарную политику труппы успех или неуспех премьеры не влияет. Новые спектакли показывают три--пять раз подряд, после чего они пропадают в анналах, исполнив предназначенную им роль, удивив публику и расширив кругозор артистов, выучивших очередной хореографический язык. На этот раз бал правили две дамы: 62-летняя титулованная канадка Мари Шуинар, основавшая собственную труппу еще 27 лет назад, и Наталия Хоречна, хореограф с пятилетним стажем и длинным послужным списком танцовщицы (классика в Словацком национальном театре, восемь лет у Джона Ноймайера и шесть -- в килиановском Нидерландском театре танца). Мари Шуинар, вдохновившись творчеством американского абстракциониста Сая Тумбли, посвятила ему 35 сценических минут. Музыку к балету "Cy Twombly Somehow" -- чередование жесткого бита с элегичностью, разреженное человеческим бормотанием, стонами и тяжким дыханием,-- написал ее любимый и постоянный соавтор Луи Дюфор. Костюмы -- трусы телесного цвета с завышенной талией, красные парики и полоски скотча, приклеенные к телам артистов (у женщин целомудренно заклеены соски),-- придумала сама хореографиня. А вот постановкой движений она, похоже, не затруднялась: балет выглядит как серия импровизаций четырех женщин и девяти мужчин, поначалу обутых в пуанты, а затем босых. Такие задания -- "заплетись узлом" или "перейди из одного угла зала в другой так, будто у тебя иголки под ногтями" (или "колики в животе", или "нет костей"),-- часто дают студентам. Мари Шуинар, разбив танцовщиков на группы, заставив динамично перемещаться в пространстве и отобрав лучшие плоды артистического воображения, в очередной раз изложила свои мысли о трансгендерной природе людей, тотальном конфликте хаоса и регламента, лицедействе как форме существования. Все наглядно, в лоб: вот сбитые в кучку артисты одержимо скребут пол battement tendu, являя собой прискорбный пример общества, опутанного правилами и догмами, а вот из кучки выскакивают свободные индивидуумы -- в мучительных корчах, но совершенно независимые. Вот живописная толпа на авансцене корчит рожи, извиваясь в позах и реверансах, которые принято называть "барочными" из-за избыточности изломов и прогибов: набеленные лица -- словно маски, и в кривляющейся толпе не найти ни одного живого лица. Про гендерную относительность в балете, где мужики на пуантах, как размноженные Китри, вздергивают releve-passe, и говорить не приходится. Мари Шуинар, в очередной раз применив набор дежурных клише, принесших ей славу четверть века назад, нимало не тревожилась отсутствием вдохновения. Однако на сей раз испытанные приемы не сработали: мертворожденную абстракцию на тему Тумбли не смогли оживить ни гэги, ни телесные подвиги артистов труппы. Второй балет программы, 50-минутный "But behind the Bridge", появился на свет благодаря облетевшей весь мир фотографии, на которой полицейский несет на руках утонувшего трехлетнего ребенка-беженца. Потрясенная трагедией, хореограф Наталия Хоречна сочинила балет об ужасах войны, собрав партитуру из десятка музыкальных фрагментов от Вивальди до Тома Уэйтса. Его главные герои -- мама, папа и ребенок (взрослый танцовщик, одетый в шорты и майку, который ведет себя как дитя). Жизнью людей управляет лысая Судьба в телесного цвета трико с выпирающими на суставах подкладными шишками, три виртуоза в черных пиджачных парах воплощают военное насилие. Танцуют также беженцы и беженки, вылезая из-за решетки резервации; в момент кульминации они садятся рядами и имитируют греблю -- напоминая о крушении лодки и погибшем мальчике. Мальчик в балете погибает неоднократно. Убив его впервые на седьмой минуте действия (Судьба, вырвав его из рук родителей, снимает с "мертвеца" шорты и футболку), хореографиня вновь и вновь прокручивает минуты былого счастья, каждый раз завершая танец семьи этим трагикомическим стриптизом. И хотя лексика Наталии Хоречны изобильна и красноречива, дуэты беженцев и отлетевших душ изобретательны по поддержкам и красивы по позам, а артисты танцуют вдохновенно и темпераментно, ее балет вызывает чувство острой неловкости, как если бы в доме повешенного заговорили о веревке. Вечер премьер обернулся наглядным проявлением непреложного закона искусства, гласящего, что для успеха любого произведения равно губительны как профессиональный цинизм, так и слишком искренний пафос.
