Войти в почту

Легко ли жить с гением? Вдова Шостаковича – о музыке и знаках судьбы

Две мировые премьеры на музыку Дмитрия Шостаковича – опера-балет «Оранго» и балет «Условно убитый» – состоялись в Перми на открытии Дягилевского фестиваля-2015. Долгие годы неоконченная опера «Оранго» считалась утерянной, но в 2004 г. её партитуру обнаружили в архивах Музея им. Глинки. Раритетом является и «Условно убитый»: фантасмагоричная история об учениях Осоавиахима была показана в полном объёме лишь однажды – в 1931 г. в виде эстрадно-циркового ревю, в котором блистали Клавдия Шульженко и Леонид Утёсов. В Перми эти спектакли (постановщиком и хореографом обоих выступил Алексей Мирошниченко, главный балетмейстер Пермского оперного) вошли в единый «Шостакович проект», подаривший зрителям сразу два неизвестных сочинения выдающегося композитора. После премьеры его вдова, почётный гость фестиваля, дала эксклюзивное интервью «АиФ-Прикамье». Чем взяла Пермь? Вера Шуваева, «АиФ-Прикамье»: – Ирина Антоновна, почему с предложением поставить спектакли по вновь обретённым партитурам Шостаковича вы обратились именно к нашему театру? Ирина Шостакович: – Перми очень повезло с Теодором Курентзисом. Слышала его не раз, в том числе в Цюрихе, где он дирижировал оперой «Леди Макбет Мценского уезда». Постановка слабая, но дирижировал он замечательно. И вообще проявил огромную волю. Ведь до этого туда приезжал приглашённый дирижёр из Москвы, но увидел, какое безобразие творит постановщик, развернулся и уехал. А Курентзис провёл в Цюрихе два месяца, работал с оркестром – в итоге тот звучал просто ослепительно! Поэтому я и решила рассказать ему об архивных находках и желании воплотить их на сцене. Как думаете, автор музыки был бы доволен воплощением? – Думаю, да. Мне тоже постановка понравилась. Свежая, яркая. И в качестве хореографа постановщик оказался очень талантлив. Рада за него. Возросший в последние годы интерес к музыке Шостаковича – с чем он связан, по-вашему? – Возможно, с самим временем. Знаете, с каким интересом публика восприняла включение его Одиннадцатой симфонии, посвящённой революции 1905 г., в симфонический абонемент в Большом театре?! Многие, послушав её, сошлись во мнении: перекличка той и сегодняшней ситуации очевидна. Слава богу, в народ у нас пока не стреляют... После смерти Дмитрия Шостаковича прошло уже четыре десятилетия. Очень разных, противоречивых для нашей страны. Какое из них он мог бы назвать «своим»? – Тут отвечать за него не берусь. Мой взгляд на эти годы? (Пауза.) Когда началась перестройка, все так надеялись, что время вернётся в «оттепель» (до того момента, пока Хрущёв не стал устраивать гонения на интеллигенцию), что всё изменится к лучшему, но... Словом, ждём перемен, как пел Цой. Какие-то достойные вещи, безусловно, появляются и в культуре, и в промышленности. Но не благодаря властям – ход жизни этого требует. То есть какое-то поступательное движение, думаю, существует, если не считать событий на Украине. Киев – замечательный город. Да и вообще украинский народ нам очень близок. И разом превратить его в нашего врага – совершенно напрасные старания. Это невозможно, такие связи не обрываются. Как эпоху назовёте... Известны слова Ахматовой «Шостакович – гений. И наша эпоха, конечно, будет называться эпохой Шостаковича». Интересно, сам он сознавал степень своей гениальности? – Дмитрий Дмитриевич не любил разговоров на эту тему. Но всегда хотел быть лучшим в профессии. И Борису Тищенко, который учился у него в аспирантуре, написал как-то: «Пусть вашими соперниками будут не ваши современники-коллеги, а Бетховен, Малер и т.д.» Насчёт Ахматовой: да, она сделала такое посвящение Шостаковичу на одной из своих книг. Хотя Анна Андреевна и сама была человеком-эпохой. А чьим именем вы назвали бы нынешнюю эпоху? – (Задумывается.) Александра Солженицына. Мировая премьера оперы «Один день Ивана Денисовича» по его повести тоже состоялась в Перми, на Дягилевском фестивале-2009. Приезжала его вдова, работающая сейчас над изданием 30-томного собрания сочинений Солженицына... А как продвигаются дела в вашем издательстве DSCH? – Я начала заниматься изданием произведений Шостаковича и оркестровых материалов, когда после его смерти ко мне стали обращаться и просить ноты. В финансовом плане DSCH опирается на 1/3 авторского права, которое у меня есть. Хотела, чтобы это было семейное издательство, но дети Дмитрия Дмитриевича, Максим и Галина, поняв, что это требует вложения денег, отказались. На сегодняшний день мы выпустили свой каталог, включающий 15 жанровых серий; издали 70 томов – половину того, что необходимо. Хрустальная мечта – выпускать в год по 10 названий. К сожалению, в России издательство не имеет ни заказов, ни доходов. Здесь музыканты пользуются нотами более чем 40-летней давности, потрёпанными, рваными, с ошибками и пометками (тогда ведь не было компьютерного набора), но обновлять их не торопятся, поскольку надо платить, пусть и немного. Буду в этом направлении работать – чтобы старые ноты списывали и брали наши. Слышала, что вами создан и музей Шостаковича. – Скорее это центр, объединяющий квартиру, в которой мы жили, и его огромный архив, который я разместила на том же этаже. В архив приходит работать достаточно много людей, и все почему-то просят показать квартиру. Казалось бы, ну что в ней особенного? Но народ так почтительно к этому месту относится... Хочу предложить государству приобрести всё это, но вот захочет ли государство – большой вопрос. А желания написать мемуары о своём великом муже у вас нет? – По-моему, в мемуарах пишут в основном о себе: я один был близок с этим человеком, один знал о нём всё и т.д. Не вижу в этом никакого проку! Есть переписка Дмитрия Дмитриевича с его близким другом Гликманом. Вышла книжка «Письма к Соллертинскому». Тоже его друг, ленинградский музыковед. Уезжая в эвакуацию в Новосибирск, он не взял с собой ничего, даже свои труды, а письма Шостаковича – взял. Это переписка двух ещё молодых людей, довоенная. Сегодня такое может показаться странным: жить в одном городе – и переписываться. Но для них это было в порядке вещей. Как и то, чтобы по дороге на юг, допустим, написать письмо и на остановке бросить его в почтовый ящик... Такого не будет уже никогда. К сожалению. Девушка с биографией Ирина Антоновна, Шостакович посвятил вам сюиту на стихи Микеланджело. Наверняка этот подарок самый дорогой для вас? – Конечно. Помню, он работал, как обычно, и вдруг попросил меня подойти. Говорю: «Я же не знаю нот». В ответ: «Но ты же грамотная!» Подошла и вижу: пишет мне посвящение. (Улыбается.) О том, что готовится такая сюита, я знала: он просил меня напечатать стихи Микеланджело на карточках, которые потом как-то раскладывал, выстраивая концепцию. Правда, должна сказать, что тот подарок наложил на меня и огромную ответственность. Всё заканчивается там двумя эпитафиями. А когда живой человек пишет себе эпитафию, это страшно. На его долю выпало столько ударов, запретов, преследований... – Когда мы встретились, я не знала ни его музыку, ни его судьбу. Но сразу почувствовала, что он не такой, как другие. Мы прожили вместе 13 лет, и всегда были очень близко друг от друга. Хотя ещё в 1942 г., как выяснилось позже, мы с Дмитрием Дмитриевичем жили на одной улице. Да, в Куйбышеве! Туда был эвакуирован Большой театр, там впервые исполнялась его знаменитая Седьмая симфония. А я, вывезенная из блокадного Ленинграда, пошла там в первый класс. Не иначе, как знак судьбы! – Наверное. Моё детство и юность, кстати, были совсем непростыми. Отца – этнографа, работавшего в Русском музее, репрессировали в 1937 г. Мама после его ареста умерла от рака. В 1942-м нас с бабушкой и дедушкой вывези по Ладоге, но дед умер ещё в дороге, а вскоре от дистрофии скончалась и бабушка. Только благодаря тому, что моё письмо (написанное печатными буквами, буквально «на деревню тёте»!) чудом дошло до маминой сестры, я не попала в детдом. Отец через 10 лет освободился из лагеря, но с поражением в правах, без работы – как он мог забрать меня к себе? А я так ждала этого... Вообще в детстве я совершенно не умела ни бегать, ни играть, ни кричать. Не могла ничего. Потом училась, работала в издательстве, была литературным редактором первого издания двух опер Прокофьева и некоторых романсов, заслуживающих внимания. Так что к 26 годам, моменту выхода замуж за Шостаковича, я была девушкой с биографией. И всё же: вам трудно было соответствовать уровню такого человека? – Трудно. Но я старалась. И сейчас стараюсь делать всё, чтобы помочь. Уже не ему, а его музыке. Для композитора ведь самое главное – чтобы звучала его музыка.

Легко ли жить с гением? Вдова Шостаковича – о музыке и знаках судьбы
© АиФ Пермь