«Нам здесь не рады»

Высокая мода, изысканная кухня и богатая культура — все это про Париж. Туристы восхищаются его красотой, однако жить здесь — совсем не то, что приезжать в недельный отпуск. Продолжая материалов о россиянах, переехавших в другие страны, «Лента.ру» публикует рассказ Артема Крикунова, который прожил во Франции более семи лет, но в конце этого года вернулся на родину. Я окончил технический вуз Санкт-Петербурга, получил специальность инженера по беспилотным системам — инженера-ракетчика. Тогда это было не особенно перспективно, да и поступал я туда, куда скажет папа. Позже еще получил экономическое образование, и с тех пор успел сменить несколько профессий. Но душа моя всегда тянулась к музыке: в свободное от работы время я играл на бас-гитаре и довел это дело до полупрофессионального уровня. Всерьез зарабатывать этим мешало отсутствие профильного образования, и я решил его получить. Изначально я планировал поступить в колледж на эстрадно-джазовое отделение в Бостоне. Однако стоимость обучения там оказалась чересчур высока — я не мог себе этого позволить. Поэтому представители американского учебного заведения перенаправили меня в их французский филиал в Париже: там я мог получить классическое джазовое образование по американской системе, но в 15 раз дешевле. На тот момент мне было 24 года, я ни разу не был во Франции и не говорил по-французски. Я уехал как раз перед кризисом 2008 года, и тогда мне все говорили: «Молодец, в России сейчас все плохо». А я думал: «Я в Париже, у меня все здорово». Но все мои впечатления от Франции тогда были гипертрофированы, впечатляли даже незначительные мелочи. Первый год я ходил «в розовых очках»: мне казалось, что все люди вокруг улыбаются — не то что у нас, а газоны у Эйфелевой башни зеленее, чем отечественные. Но на самом деле нет. Учить язык пришлось на месте и в ускоренной форме: занимался онлайн, слушал аудиокурсы и просто общался с людьми. Во время учебы я успел много где поработать, но в Макдоналдс меня почему-то не взяли. Я, человек с двумя высшими образованиями, работал посудомойщиком, грузчиком, сборщиком мебели. Последнее было самое интересное: французы нанимают специальных людей, чтобы собрать мебель из IKEA, — даже если надо всего лишь закрутить четыре винта. Поначалу я пытался найти работу с помощью соотечественников: в Facebook и во «ВКонтакте» есть русскоязычные группы. Кроме того, есть несколько сайтов, посвященных жизни русских в Париже. Но пообщавшись с этими людьми несколько месяцев, я понял, что не хочу иметь с ними ничего общего. Кроме того, я в какой-то степени рад, что они уехали из России: тем лучше для нее. Стереотипы большинства французов о русских: девушки — проститутки или уборщицы, мужчины — мафиози, строители или грузчики. И это как раз из-за того, что во Франции в большинстве своем русских представляет именно такой контингент. Здесь есть три основные категории русских эмигрантов — людей, которые не просто приехали по контракту на время, а кто хочет жить во Франции постоянно. Первая — это девушки с не очень высокими моральными ценностями. Они поступают на бесплатное отделение в вуз, на какой-нибудь абсолютно ненужный курс типа «факультет романской литературы», где учиться очень просто. Потом ищут себе французских кавалеров и выходят за них замуж. Я играл на одной из таких свадеб, — невеста была согласна быть с мужчиной, который ее бьет, только потому, что это казалось ей лучше, чем жизнь в российской провинции. Второй тип — нелегальные эмигранты: они приехали в Европу за хорошей жизнью и так здесь и остались. Так как документов у них нет, мужчины работают на стройках, женщины — уборщицами или посудомойками. Среди таких очень много украинцев. По моим ощущениям, весь Ивано-Франковск живет в Париже. Так вот от них можно ожидать гораздо большей помощи, чем от моих соотечественников. Третий тип — это дети тех людей, которые, грубо говоря, наворовали в 90-е годы. В принципе, они могут жить в любой точке мира, и в Париже их немало. При этом папы этих богатеньких буратин работают в России и платят за их развлечения. В дорогих клубах на закрытых мероприятиях я общался с такой «золотой молодежью», которая рассуждала, как в России все плохо. По их словам, сейчас «кровавый режим» на родине заставляет их отцов делиться. А как иначе-то? Папа хапнул в 90-е, теперь надо отдавать долги. Разговаривать с ними невозможно. Это подписчики «Дождя», «Сноба», «Эха Москвы». Своеобразный контингент, который разбирается в культуре, моде, кино, — то есть образованные люди, но при этом страшные русофобы. Живут они в Париже, потому что здесь сыр вкуснее. Ну, и он в принципе есть. Ни одна из этих категорий русских эмигрантов не помогла мне найти работу: одни сами ничего не делают, а другие просто не хотят. К сожалению, здесь, в Париже, нет сформированного русского сообщества, в котором люди помогали бы друг другу. Со временем я начал зарабатывать своим творчеством: играть, давать уроки, писать аранжировки. В том числе делал переложения русской классической музыки: адаптировал произведения Мусоргского, Скрябина, Прокофьева для других инструментов, для которых они не были написаны. К примеру, мне было интересно сделать прелюдии Скрябина, написанные только для фортепьяно, для гитары — и эти мои переложения издали в Америке. Тогда же я начал получать авторские отчисления от продаж. За время жизни в Европе я успел поиграть и в разных регионах Франции, и на площадках Берлина. Переломным моментом в моем решении вернуться в Россию стали теракты в Париже. Мне очень жаль людей, которые погибли, и мне хорошо знакомы места, где это произошло: я бывал и на стадионе «Стад де Франс», и в театре «Батаклан», и в ресторане «Маленькая Камбоджа». Французские спецслужбы показали свою полную недееспособность. Факт того, что люди с бомбами пытались прорваться на стадион, где находился президент страны, просто поражает. Мне сложно представить, что кто-то с бомбой подойдет на несколько километров ближе к месту, где находится Путин, — на мой взгляд, это просто невозможно. Одна из причин, по которым для терактов был выбрал Париж, — это то, что система правопорядка здесь просто не работает. Произошедшее было, на мой взгляд, абсолютно предсказуемым, эти события были вопросом времени, все могло случиться и пять лет назад. Это не Лондон и не Берлин, где такие действия быстро бы пресекли. Порой задумываешься, почему в центре города людей не стреляют — ведь криминальные личности свободно ходят с оружием, которое здесь, кстати, в свободном доступе. Я знаю, что в Марселе продают контрабандное оружие из Ливии и Туниса: автомат Калашникова можно купить за 700 евро. Когда в январе 2015 года был теракт в редакции журнала «Шарли», все удивлялись: как такое могло произойти? А чего удивляться? Ведь террористы не приехали откуда-то и не привезли с собой оружие из других стран. Они его купили во Франции. Правительство Франции кормит тех, кто грызет им руку. Будучи студентами, мы вместе с друзьями снимали дом в восточном пригороде Парижа — городке Роменвиль. Жилье дешевле в два раза, чем в столице: дом можно арендовать за 900 евро. Таким ценам есть объяснение — это место было реальным гетто. Весь район был поделен на две части: одна принадлежала алжирцам, другая — сербам. Сербка, у которой мы снимали дом, держала семейный бизнес по контрабанде алкоголя и сигарет. Она жила по соседству с нами, и мы были очевидцами, как по ночам к ее дверям подъезжал фургончик, а ее родственники разгружали незаконные товары. Естественно, вся продукция была под фирменными брендами, с наклейками — все как положено, но только контрафакт. Самое интересное, что эта женщина никогда не скрывала свою деятельность, предлагала мне даже взять виски и табака. Вторая половина района принадлежала выходцам из Алжира, которые занимались наркотрафиком. На улицах стояли молодые парни, которые за определенную цену могли продать что угодно. Продажа наркотиков никак не скрывается — можете в этом убедиться сами, хотя я бы не советовал соваться в эти кварталы, даже французская полиция боится туда приезжать. За полтора года в этом районе я ни разу не видел полицейского или патрульную машину. И таких районов вокруг Парижа — десятки, в каждом из них живет своя диаспора. Сейчас я живу недалеко от кладбища Пер-Лашез, и буквально в десяти минутах ходьбы от меня есть район, где стоят черные мальчики и торгуют ясно чем. Более того, почти все наркотики не привозные, а производятся на территории Франции. Все это возможно потому, что полиция этим не занимается. В свое время французы допустили большую ошибку: когда в середине прошлого века они массово пускали в страну мигрантов, то селили их по этническому признаку. Естественно, приезжие в этих местах организовывали свои национальные структуры, в том числе криминальные. Здесь есть районы, в которых вообще нет белых людей. Кроме того, между этими районами идут войны, потому что, к примеру, когда-то давно вождь одного африканского племени съел вождя другого племени, и они до сих пор это помнят и мстят. Я не преувеличиваю. К примеру, люди из Судана ненавидят сенегальцев, эфиопы ненавидят жителей Нигерии, и так далее. Если ты турист или студент — Париж для тебя прекрасен. Но когда ты начинаешь здесь жить, возникает множество проблем. Спустя время ты понимаешь, что соседи, которые здороваются с тобой в лифте, в общем-то тебя ненавидят, потому что ты не француз. И ты начинаешь замечать массу других мелочей, которых не видел раньше. Волна мигрантов, которая захлестнула Европу в последние месяцы, особо не изменит ситуацию. Другое дело, что новые беженцы пришли из стран, где культура поведения отличается от европейской. Конечно, среди них есть и образованные люди, но есть и такие, которые могут сесть на перроне в метро и начать испражняться — я такое видел. Для них это нормально, для французов — дикость. Они только третье поколение алжирцев ассимилировали, они себя хоть немного почувствовали французами. А тут опять новый поток людей с востока. Французы приносят беженцам еду, одежду, а они тут же организуют мини-рынок и эти товары продают. Проблема в том, что европейцы не понимают: беженцы не хотят быть французами. Политика мультикультурализма, которую попытались создать здесь, провалилась. Вот, например, я — приехал учиться во Францию, законы не нарушал, работаю легально. Но я как бы в гостях, уважаю французскую культуру, традиции и так далее. А эмигранты с востока не хотят уважать местные законы и привычки, более того — они навязывают свои. К примеру, можно увидеть на улице молодых людей с алжирскими флагами, выкрикивающих «Слава Алжиру». Но дело в том, что они родились здесь, и их родители родились здесь, и, возможно, они даже никогда не были на своей исторической родине. Они по-французски говорят лучше, чем по-арабски. При этом считают себя алжирцами. Уезжать в свою страну им не к кому, гражданство у них французское, здесь есть какой-то доход — те же пособия. В последнее время уровень русофобии во Франции очень высок. Когда я приехал сюда в 2008 году, такого не было. Сейчас же, во многом благодаря СМИ, формируется негативное отношение к русским. Большинство французов верит каждому слову новостных каналов: здесь нет такого, что люди сравнивают точки зрения из разных источников. К примеру, сказали им, что Россия напала на Украину — и они беспрекословно в это верят. То же самое с Крымом: французы мне рассказывали, как Россия оккупировала Крым. А я им отвечал, что вообще-то родился в Крыму, у меня там живет бабушка, и я намного лучше них понимаю, что на самом деле там происходит. Несмотря на то что я закончил здесь университет, работаю и плачу налоги, в этом году мне отказались продлевать визу. Я подал прошение еще раз, но все бюрократические процедуры были очень неприятными и дошло до того, что мне просто сказали: «вам здесь не рады». Ситуацию можно было разрешить, и при желании я мог бы остаться во Франции. Но к тому моменту у меня накопилось достаточно причин, чтобы не оставаться, поэтому проблемы с визой меня не сильно расстроили. Я решил, что пора возвращаться обратно, и взял билет на самолет в Санкт-Петербург.